Интервью с нападающим "Авангарда" Александром Пережогиным.

Александр Пережогин мне понравился. Хороший парень, скромный. Мы сидели в холле ярославской гостиницы, назавтра «Авангарду» играть было против «Локомотива». Мы говорили с Пережогиным час, пожалуй. Я прислушивался, присматривался. Саша говорил, а я вспоминал эпизоды прошлого сезона, в котором именно он стал едва ли не главной звездой. В финале на первый план вышли люди, которых мы с вами знаем давно. И которые заставили взглянуть на самих себя по-новому. В чем-то это был финал звезд: Пережогин против Еременко.

Пережогин совсем не похож на миллионера. На человека с журнальной обложки.

— На совладельца лучшего в Омске ночного клуба, — добавили коллеги уже в Москве.

Про ночной клуб мы не говорили. Да я представляю, что Пережогин бы ответил. Поморщился бы, посмотрел в глаза:

— Давайте не будем об этом?

Это я ему и предложил: если какой-то вопрос не нравится, сразу переходим к следующему. Переходили часто. В самые неожиданные моменты. Глазами я украдкой пробегался по листам с вопросами. Этот уходит. А об этом лучше вообще не заикаться. Зато о прозвище Арбуз говорит легко, смеясь:

— Оно с детства меня преследует, поехало за мной в Уфу и потом вернулось в Омск. Интересно слушать легенды, откуда оно пошло. Рассказывают люди, которые понятия не имеют. Все просто — щеки в детстве были большие и круглые...

Мама Александра как-то добавила: сын в детстве был полненький. Сейчас в это и не поверишь: Пережогин пришел на интервью в короткой маечке, в глаза бросались здоровенные бицепсы.

Хоккейные люди терпеть не могут говорить про травмы. Я их очень хорошо понимаю.

Но странное дело — как раз к таким вопросам Александр Пережогин был расположен. Отвечал охотно. Кто-то оставляет хоккей, не заработав ни единого шрама на лице. Тоже талант.

А кому-то зеркало будет напоминать каждый день о хоккейном прошлом. Лицо Пережогина — словно книга. Прочитать можно многое. Шрам на подбородке — словно белая ниточка через висок...

Мне показалось, Саша этим героическим набором даже гордится. И правильно — я бы тоже гордился.

— Помните историю каждого?
— Не каждого, но большинства, — улыбается Пережогин. — Все-то не запомнишь, разбивают лицо часто. Но то, что у меня в районе рта и подбородка, помню очень хорошо.

— Шайбу поймали лицом?
— Ловил не раз. Впервые это случилось, когда проводил еще первый сезон за «Авангард». Глинка был тренером. Казалось, страшно — а некоторое время спустя понял: это было еще терпимо. Потому что в следующий раз мне попали уже в Монреале.

— А это что было?
— Играли против «Тампы». Томаш Плеканец практически прямым броском попал в зубы.

— Страшно даже представить. Много выбил?
— Всю челюсть полностью. Все зубы раскрошились, тяжелый перелом. Вот так. Я рассказал про Дмитрия Христича, уехавшего когда- то в НХЛ. И почти сразу лишившегося всех зубов.

— Его поразила сумма за лечение...
— И какая же? — заинтересовался практичный Пережогин.

— 69 тысяч долларов.
— Я не узнавал, сколько стоили мои новые зубы. Скорее всего, не меньше. Мне в Монреале все чинили по страховке. Но больно! Неприятно!

— Надо думать. А вот этот — откуда? — указал я на самый злой шрам, вдоль виска.
— Этот...

Саша на секунду замялся: рассказывать? нет?

Воображение рисовало мне лихие картины. А память добавила — были в моей жизни встречи с интересными людьми. Например, боец Александр Емельяненко, брат великого Федора, мялся точно так же. Рассказывая про шрамы. Потом выяснялось — этот от удара бутылкой шампанского, другой — от приклада автомата...

История Пережогина оказалась не столь живописной.

— Этот шрам — привет из детства. В моем подъезде жил мальчишка — так он ударил палкой. Я был совсем маленький, мало что помню. Только одно: все лицо в крови и бегу домой.

— Было в жизни больнее, чем тогда, после Плеканеца?
— Было! — удивил меня Пережогин. — Мне оперировали кисть. Сломал руку — ну перелом и перелом. Потом выяснилось: срослась неправильно. В момент броска дискомфорт, а для меня это важный момент. Решили переделывать.

— Ломать заново?
— Ну да. Ставили сустав на место. Но делали почему-то под местным наркозом, руку перетягивали жгутом... Вот это очень больно.

Пожалуй, это было одно из сложнейших интервью в моей жизни. Пережогин — человек крайне немногословный.

— Что ж вы так журналистов не любите? — в лоб спросил я.

Лобовой атаки Саша не ожидал. Эта пауза была особенно тяжелой. И я кинулся Пережогину на помощь. Вызволять из тех самых размышлений, в которые сам же его погрузил.

— Писали не то, что вы говорили?
— Да, — кивнул Александр. — Писали не так, как я говорил. Русский язык такой богатый, что одной запятой можно исковеркать весь смысл. Меня подставляли. После таких заметок было не очень... комфортно.

Я пообещал быть аккуратным. Саша коротко кивнул. Пережогин мне симпатичен. Играй я в хоккей так же здорово, как он, — кто знает, как общался бы с людьми? А у него — никакого пафоса. Скромнейший парень. Играю и играю. Иногда получается.

Я расспрашивал про дом в Америке, Саша пожал плечами:

— Зачем он мне?

— Не нужен?
— Нет, конечно. В Омске у меня есть дача — и хватит. Самый обычный дом, без излишеств.

Я как-то сразу поверил. А задавая следующий вопрос, ответ знал заранее. Но все равно спросил:

— Собственная черта характера, от которой очень хотели бы избавиться?
— Скромность, пожалуй. Хотя не совсем от нее стоит избавляться, наверное...

— Длинные интервью вы не переносите, насколько я понял. А еще пара «не люблю» на ваш выбор?
— Хороший вопрос, — поощрил меня Александр.

— Например, знаменитый теннисист Кафельников мне как- то ответил: «Не люблю блондинок и коньяк».
— Любит брюнеток и водку? — рассмеялся Пережогин. — Ненавижу, когда не высыпаюсь, например.

— Вы из тех людей, которые после матча тяжело засыпают?
— В том-то и дело. Могу ворочаться до утра. Это со мной случается — что спишь часа два за ночь. А на следующий день надо работать, никаких поблажек. Еще не люблю опаздывать. Просто ненавижу.

Я тут же вспомнил рассказ Андрея Назарова. Тот порадовал историей невероятной. Как опоздал на самолет — и весь «Финикс» во главе с Гретцки его дожидался.

— И у меня было похожее, — рассказал Пережогин. — Особенно сильно я переживал, когда в Монреале опаздывал на клубный автобус.

— Команда уехала?
— Тоже сидели и меня дожидались! В НХЛ принято: если чувствуешь, что опоздаешь, — звони. Такому звонку не обрадуются, но ждать будут.

— И сколько стоило в «Монреале» такое опоздание?
— Для меня как для новенького — бесплатно. На первый раз. Но мнение о людях по таким поступкам складывается — и это может выйти дороже.

— Слезы в раздевалке у вас хоть раз были?
— От огорчения — нет. Только слезы радости. Например, я очень эмоционально воспринял чемпионство.

Я тут же представил, какую боль испытал Пережогин, проиграв финал Кубка Гагарина. Вот тогда-то наверняка были бессонные ночи.

— Между прочим, этот финал мне ни разу после не снился, — отрезал Александр.

— Надо же. Зато дни напролет думали о том поражении от «Динамо»?
— Что мы проиграли — дошло сразу. Но с каждым днем после решающего матча эмоций становилось больше и больше. Становилось больнее. Вспоминались какие- то моменты: вот здесь бы сыграть по-другому, там... А как было бы, если... И все это терзало до самого чемпионата мира. Вот там переключился с первого дня. Появилась новая цель — старая отпустила.

— Проигранный финал вспоминаете спокойно?
— До сих пор неприятно. Но случилось — как случилось. В спорте бывает все. Но проигрывать такую серию.

— А я вам напомню, — обрадовался я. — Газеты писали, Сумманен после матча пришел в раздевалку и сказал: «Все вы инвалиды, если проигрываете такую серию».

— Выдумки, — махнул рукой Пережогин. — Неправда все это. Он вообще не пришел.

— Журналистам Сумманен сказал про порванный пиджак какую-то глупость — дескать, «ножом полоснули». Команде что-то объяснял?
— Нет. Мы и не замечали порванный рукав. Только когда началось бурное обсуждение, во всех газетах написали, тогда обратили внимание. Присмотрелись — действительно, порван рукав...

— Все у вас хотят выведать про Сумманена плохое, а я спрошу о хорошем. Что он умел делать как никто?
— Сумманен великолепно чувствует игру. А самое важное — чувствует игрока. У него многие прибавили. Мне он внушал: «Бросай больше, играй резче»... Много работал со мной над катанием. Думаю, Сумманен сильно мне помог. Всплеск не случайный.

— Сумманен ничего на стенах не писал об игроках «Динамо»?
— Нет. Мы каждого подробнейшим образом изучали на собраниях. Знали все.

— О том, что про вас написал Знарок, когда узнали?
— Когда «Динамо» уехало с кубком, а наш персонал зашел в их раздевалку. Нам рассказали. И показали.

— Помните, что про вас было написано?
— «Нервничает», «психует» — что-то такое...

— В точку?
— Мне кажется, не совсем. Хотя им эти записки, видимо, помогли — судя по тому, кто стал чемпионом. Мы-то, узнав, с юмором отнеслись. Посмеялись и забыли.

— Хоккей пересматриваете? Собственные давние игры?
— Вот угадали — как раз недавно пересматривал один матч. Я играл за молодежную сборную в Канаде, мы выиграли в Галифаксе.

— Это Плющев был тренером?
— Нет, Ишматов. Плющев как раз перешел тогда в первую сборную. Мы проигрывали, но победили 3:2. Тогда казалось, что выиграть в гостях у канадцев просто невозможно. Шикарный матч.

— Свои голы помните?
— Не очень. Спросите про самую-самую шайбу — не скажу.

— А чужой самый-самый гол?
— Назову сразу, пересматриваю эпизод время от времени. Овечкин забивает в падении. Удивительный гол!

— Вы в компьютерах, кажется, здорово разбираетесь?
— Не так уж здорово. Обычный уровень.

— На каких сайтах вас можно чаще всего встретить?
— На mail.ru, туда захожу чаще всего. На спортивные почти не захожу. Разве что на hawk.ru, сайт «Авангарда».

— С кем в «Авангарде» можете говорить о компьютерах и будете поняты?
— С Антоном Курьяновым. Когда-то давно из Усть-Каменогорска в Омск приехала большая группа детей вместе с тренером Герсонским. В этой группе были я, Курьянов, еще вратарь Кузнецов...

— Мама ваша рассказывала, что перед решающим матчем на швейцарском чемпионате мира с младшим сыном отправилась в церковь. Просила о победе. Вы в церкви бываете?
— Не часто. Последний раз месяц назад. Как раз крестили сына Антона Курьянова. Назвали Артемом.

— Вы стали крестным?
— Нет. Моя супруга стала крестной мамой.

— С книгой в самолете «Авангарда» кого-то видите?
— Конечно. Сам я какие-то книжки закачал в айпэд. Но главный читатель у нас в команде — массажист Владимир Иванович. С ним поговорите.

***

Грех было не поговорить о дне сегодняшнем. О Матикайнене, например. Меня этот финн однажды здорово удивил. Шли, задумавшись, навстречу друг другу в челябинской гостинице. Столкнулись плечо в плечо.

— Sorry, — расширил глаза Матикайнен.
— Извините, — отпрянул я.

Но он-то пошел дальше, а я еще долго потирал ушибленное место. Плечо у бывшего полицейского Матикайнена словно из железа.

— А вас он удивлял? — уточнил я у Пережогина.
— Конечно. Были бы вы на его собраниях... Матикайнен классно умеет мотивировать команду, заряжать. Очень неординарный подход.

— А меня не так давно удивил Игорь Кравчук, помогающий наблюдать тренерам сборной за Америкой. Он сказал: «Не удивлюсь, если Пережогину очень скоро снова позвонят из «Монреаля». Звонили?
— Звонили. Скажу так: звонил агент, который работает на «Монреаль Канадиенс». Интересовался делами.

— Значит, ваши подвиги в финале Кубка Гагарина не остались незамеченными?
— Разумеется.

— За последнее время у вас была возможность вернуться в НХЛ?
— Думаю, была. Вопрос в другом — надо хотеть туда вернуться. Еще вопрос — на каких условиях.

— Что главное в НХЛ?
— Терпение.

— По чему канадскому вы сегодня скучаете?
— По кофейням Tim Hortons. Как только слышу композицию «Crazy», под которую «Монреаль Канадиенс» выкатывался на лед, сразу все вспоминается... Поначалу все эти спектакли перед игрой поражали. Но и к этому привыкаешь. Как бы тебя ни трясло, два шага на лед — и все забывается. Но я в Канаде очень скучал по дому. Ностальгия мучила. Так тянуло...

— Большие деньги тратили на телефонные разговоры?
— Ничего не тратил. Общался по скайпу.

— Зато с какими людьми играли... И против каких!
— Это точно. Незабываемые моменты. На тебя катится огромный человек, ты видишь очень знакомое лицо... И вдруг доходит — это же Лемье! Тот самый!

— Я помню, в клубном журнале «Монреаля» были чудесные фотографии — вы с женой, березки... Долгая фотосессия?
— Нет, — пожал плечами Пережогин. — Долгих в моей жизни вообще не было.

— Будут, — пообещал я. — Однажды вы рассказывали про чудесного портного в Монреале. Шьет такие костюмы, что даже Малкин с Кросби к нему в очереди стоят.

— Я такое говорил? — поразился Пережогин. — Вот пример недобросовестности корреспондентов. Никакого портного я не знаю. Не помню, чтобы такое говорил.

— Но другую-то историю вы наверняка не забыли. А всем нам через газеты напомнил о ней тот же Кравчук. Помните, как рубанули человека клюшкой — и тот бился в конвульсиях? — жизнерадостно произнес я.

— Нет! — воскликнул Пережогин и даже приподнялся в кресле, готовый уйти, если я не угомонюсь. — Эту тему сразу закрывайте!

— Хорошо, — сник я. — Про это не будем. Будем говорить о другом. Вы действительно год после этого не играли?

— В Америке не играл. Я оттуда уехал, играл в Омске.

Тем же вечером, заинтригованный, я отыскал на ютьюбе тот эпизод. Лучше б не смотрел. Понял, почему хороший парень Саша говорить о нем не желает. И наверняка жалеет и сегодня о секундном затмении, когда ответил ударом на удар.

— Тот же Кравчук говорил, что как хоккеист вы немного после этой истории сдали.
— Возможно. Ему виднее...

— Давайте об историях более приятных. Недавно большой начальник «Трактора» мне сказал: «Чистов — лучшие руки лиги». А если вам задать тот же вопрос?
— У меня другой ответ — Ковалев. Хотя он сейчас не играет в КХЛ.

— Ковалев — человек интересный.
— Очень. Как-то разыграли меня с Андреем Марковым. Сказали, что за разбитое на тренировке стекло надо отдавать тысячу долларов. Собирает тренер. Я взял тысячу и понес...

— Смешно.
— Мне и шнурки резали перед тренировкой. Смотришь — у тебя обрывки в руках. Кое-как свяжешь — и вперед.

— Три вещи, которые делать не умеете, но очень хотели бы им научиться?
— Кто-то из хоккеистов отвечал на такие вопросы?

— Конечно.
— М-м-м... Чему бы я хотел научиться? Вот Ковалев играет на саксофоне и летает на самолете. На самолете я бы тоже научился. А вы чему научились бы?

— Недавно прыгнул с парашютом. Умирая от страха.
— Вот этого я точно не стал бы делать!

— Почему?
— Экстремальные вещи вообще не для меня. На льду всего этого хватает. Зачем мне удар по нервам?

— С кем вам интереснее всего говорить о хоккее?
— Очень интересно было с Ягром. Много мне советовал. Я вообще был поражен, сколько он работает вне льда. Это всем бросалось в глаза. Казалось бы, такая звезда...

— В Омске вы прожили много лет. Родной город?
— Еще бы!

— Допустим, приезжают к вам знакомые, которые никогда прежде в Омске не были. Куда их ведете?
— Первым делом — на хоккейную арену. А потом на набережную, где сливаются Омь и Иртыш. Красивее места не найти. Парк великолепный.

— Я тут вычитал — в 2004-м «Авангард» вам предложил съездить на сборы за свой счет. Пережогин внезапно обрадовался моей памятливости:
— Точно, было такое!

— Это унизительно для хоккеиста — ехать на сборы за свой счет?
— Не знаю, я не поехал. Отправился в «Динамо», там пошло хорошо. Омску пришлось меня выкупать обратно. Я же совсем молодой был. Возможно, до этого у меня не все получалось...

— Как-то Сергея Зубова спросил: с кем бы вы сами хотели сделать интервью? Он ответил моментально: со Стивом Джобсом. А вы?
— Интервью не интервью, но хотел бы поговорить со своими дедами. Одного я вообще не застал, а другого видел один раз. Почти не помню.

— Самое интересное знакомство за последнее время?
— С Сергеем Федоровым. Прежде мы встречались, но как-то не получалось поговорить.

— Что вам можно пожелать из того, чего у вас пока нет?
— Пятый айфон. Но скоро обязательно будет.

— Последняя поразившая вас хоккейная новость?
— Ничто не удивляло. Честно вам говорю.

— А то, что капитан «Виннипега» Лэдд все подписал с «Авангардом», но до Омска так и не доехал?
— Я совсем не удивился. К нам постоянно кто-то едет — и не доезжает.

Юрий ГОЛЫШАК, официальный сайт КХЛ